Главная страница
Марлена Мош
“Муза и раб”
“Звук-отзвук”
Стихотворения
* * *
Я люблю тебя. Слушай,
Верь-не-верь, – не я твержу.
Это лозунг Музы,
Я за нею тенью спешу.
Может, бред, паранойя,
Оторвется – замру навек.
Иль, двойная плененно
Доживу в желтом доме век.
Я люблю тебя. Слушай…
Муза выревет душу стихом.
Ну и что, что разрушит
Ком, покрытый душным мхом!
Пусть дурная рыдает
Кровью рана... Взойдут цветы!
О, меня не пугает,
Даже, если не веришь ты.
* * *
У моря имя мое,
В кустах фиолетовой ягоды.
Отражала волна
Улыбку скорбящих глаз.
Нежимся на волне
Под сонным солнцем я да ты,
Нанизан на каждый лучик
Голубой топаз
Пробуй имя мое
Ты касанием бережным,
Фиолетовый сок
И в тебе запоет.
Где роняют легенды
Свое семя у берега
Вырастают кусты,
Зреет имя мое.
* * *
С криком пенным бьет об стены
шторм желаний по ночам,
каравана тонут тени,
глуше плачет кяманча.
Тяжелей печали камень,
на груди затмил свечу,
слезы жгут, точа орнамент,
бьют челом о чем молчу.
Прочитай его, любимый…
Терпки звуки кяманчи,
я с молитвою забилась
в эту музыку в ночи.
С лет младенческих мечтала:
полусон иль забытье,
мама пение вплетала
в заунывность струн ее.
Слов к мелодии не знала,
проросли они потом,
ныне песней изнываю,
ропотом на камне том.
Прочитай его, любимый.
Мед – томление смычка.
Трепет света –твое имя.
В песне плача – кяманча.
* * *
Джаз.
Никогда не знаешь, что тебя ждет.
Под рояль запляшет шепотом дождь.
Музыкант, увлекшись, проник в струю...
Где нашел он душу, почти мою.
Разлетается стаями птиц аккорд,
Возвышается статуей, горд как лорд,
Раз, – и не удержался! Плащ – на гвоздь,
И пустился отстукивать степ под дождь.
Зарисует сказочник – клавишный след…
Осязаю, празднуя, давнишний бред…
По звенящим лужам – дробью – джаз,
Отражения с неба, сорви, лежат.
В золотистой кроне цветы-глаза,
В лепестках лучится роса-слеза.
Посмотри на руки, на взмах легки.
Покорись, и звуки побереги.
Верни мне лето,
прими в привычный круг.
Холодным ветром подхвачено,
упущено из рук.
Кружат... да где там...
без умолку, но вторят невпопад.
Укрывшись пледом,
по сумраку плету узлы не в лад...
Верни мне лето,
под ливень в бубен сызнова спляшу
по углям бреда,
вдоль времени воронки – к шалашу.
Мне все равно о чем,
лишь слушать, вслушиваться в речь...
Ловлю давно беспамятство
на память уберечь.
* * *
Колоколен звон соловьям
не понятен. К чему устои?
Я верила всем словам твоим, повторяя,
что это пустое…
Загоняла себя в дупло,
в келью рук твоих… Там кружатся
от улыбки твоей разлук углы,
задыхаясь… Не надышаться!
Заколоченные костры
нынче снов моих настои
Опрокинутое “прости”…
Коченеющее “не стоит”…
* * *
Сталкиваясь с прежнею любовью…
Голову опустит и пройдет … мимо;
хлынет скорбно к изголовью,
под сонный мед.
Вколыхнутся и утихнут вихры,
без остатка выплеснув печаль.
Ураганный безутешный вихорь
бесконечно жаль.
Ты – другой! Войди! И в ту же реку!
Плот бумажный ждет на бережке.
Тронь рукой, взахлеб со свежим ветром
В три ручья дождинки по щеке.
* * *
Заснула, застыв на кривых зеркалах,
застенчиво не забывая,
того, что на ветхих спускался ветрах
в дожди приземленного рая,
чтоб случаем слиться, скользя мимо ран
по крышам зеркал-каруселей
жемчужною нитью, где звездная рань
их нижет и нижет доселе.
* * *
Вода по трещинам везде
и ты в воде
и венах водопад
весь в пузырях
и головою об пол бьется,
и рвётся грань оград
и гнется сад
от тяжести воды в огне
и по колено
растерзанна в воде
я задыхаюсь
я почти нигде
везде
зовет и мечется вода
набравши комья грязи
швыряет в окна мне
без удержу лопочет
и в толкотне все не о том
все не о том хлопочет
* * *
Остановись,
мы люди, мы не ангелы.
Чем выше, -–
ветви дальше у параболы.
Чем ты небесней –
ниже параллелей тень.
Я на земле,
и вмещена в насущный день.
Остановись!
Так тесен мир календаря!
За мотыльком термометра
звенит заря.
В который раз, и в ту же дверь
верни мне ключ,
Направь, и приостанови
взметенный луч!
Земля. Страдалица. Шипы на теле. Вопль
твой слышу явственнее в снах моих тревожных.
В обветренных ладонях нищих
истошный крик о помощи.
Постой. Не вздрагивай. Тобой болею.
Собой восполнить боль твою сумею ль?
Не скатывайся вспять. Молю, прости,
в том и моя вина, что кровь из скважин
течет. Что обомлели от страха реки,
и выпрямляют тугие русла
под гнетом бессердечного безумства.
Что вздох твой изнывает,
а выдох твой смердит
от несварения отходов фабрик.
Родная, я ль не знаю,
как тяжко на земле Земле живется?!
Обнимаю, целую пядь за пядью
запутанные пряди твоих лесов,
вдыхаю аромат парных лугов.
Глаза озерно-детские вот-вот заплачут...
Что я значу, коль тяжело Тебе?
Признанием в любви хочу чуть-чуть хоть
облегчить
безмерну ношу.
Дарю себя тебе.
Ах, за ненужностью
ты можешь мне вернуть меня обратно.
Приму себя любую, не тревожься...
Только, оставь себя с собою
и мне не возвращай.
Ведь грезам о тебе так тяжело
ужиться без тебя.
К тому же, что за нужда
тебе себя винить за то,
что я тобой терзаться понапрасну стану.
О, выбор за тобой.
Дарю тебе себя,
и вместе с тем возможность
привести меня ко мне обратно.
Поверь, отрадно, слава Богу,
иметь готовность жертвовать любовью
от Любви.
* * *
На бессловесных камнях
звучно танцуют
гладкие стопы
синих волос дождя.
А после по радуге
добежит дождь
до своего белеющего коня
плыть по небу…
* * *
В темном стволе дерева
В столб тумана войдя,
Кольца тоньше с севера,
С севера взгляд дождя.
Весь изрытый морщинами,
Глаз угольки – насквозь,
За голубыми лощинами
Белое облако коз.
* * *
За окном окно,
за дверью – дверь,
оголтелые кони
в огне потерь.
Долго мчались вихри
красней зари,
вынесли и стихли
у ног скалы.
Камни слез, безропотные,
кувырком,
в пустоте обезмолвненной
шепот-гром
поднимал… на колени ниц…
“Вся Твоя и без образов,
и без лиц…”
* * *
У прибрежных камней
гладкая кожа
оттого,
что море не забывает ласкать
свои берега.
* * *
Я иссякаю
за тобою только ты
и нет тебя
и в тупиках разлуки
упавшие заламывают руки
соленые ручьи
дремотный сон
сжалившись
слетается ко мне
по долгому дождю
из туч напастей
выжимая
выплескивая
на меня земную
дождевую..
каплю счастья
и в ней я забываю
как тебя дождусь
и не умру...
* * *
На берегу большой реки спит душа.
В ее руках одни пески, и дышат
Спелой дыней в летний мороз. Поспеши
В эти пески, свой непокой потуши.
В этих песках – одна вода, глянец встреч,
Переплывай, сумей душу уберечь.
Я успела, перешагнув до крыла.
Плачь, я рядом, но за порог заплыла.
Но и ликуй! Ближе не было и нет
На берегу журавлиный стынет след…
Посвящается памяти
Семиглавого Змея
Мой Семиглавый Змей…
Он не дожил. Он одряхлел и умер.
Но в памяти живет его огонь, –
не жжет,
а вдохновляет на Игру
особую,
до самоотречения
Мой Семиглавый Змей,
которому я все простила в себе,
и в вас тем более.
Он чуть меня не проглотил когда-то.
Мой Семиглавый Змей…
Так долго притворялся мне врагом!
Он научил меня ходить по углям,
будоража Силы,
проталкивая пленившую его Игру,
новорожденную,
невидимую мне тогда;
отодвигая бессонного Врага,
которого он прежде заслонял;
неумолимо идущего навстречу.
Пожизненного Врага
преодолею не я, – моя Игра, –
которого лелею!
Его отец – мой Семиглавый Змей,
как был бы счастлив,
его сейчас, окрепшего, увидеть!
* * *
И, если не в силах,
оставь меня!
Войди в туманные просветы
дразнящей новизны,
и вспышки свежих ран
дожгут тебя.
Впитай в себя всей полусилой
и вынеси полуобман.
Добей меня в себе,
и обнищав,
и половины счастья не бывает,
стучи в грудь и кричи:
“Нет счастья на земле!”
и чтоб дойти до крайней точки
убеждения в том,
вернись назад.
Тебя, такого даже, я принять,
кто знает,
может быть, и в силах;
и увы…
О, кто-нибудь, подайте
на всякий случай
живой воды...
19. 03. 06
* * *
Перевернутые дни,
задрожали листья липы.
Перекинут мостик. Ты
пробежал по липким плитам.
Мельтешу, маячу я.
Сквозь и мимо. Не удержишь.
Рву. Сотру. Молюсь с нуля
все начать сначала. Прежней
с развалившихся страниц
золотой водой стекаю
на тебя. О, мостик ниц
не тяни. Я не спускаюсь…
* * *
Обними меня, и сдай всем четырем ветрам.
На четырех ветрах
пусть всегда светит солнце над тобою!
Обними меня,
и распахнутый шар земной
на четырех ветрах
будет качать
колыбель нашего дыхания.
Пока ты обнимаешь меня,
песчинка, споткнувшись из глаза,
привставши, вслушивается
в капель моих слез,
что катятся росами не вниз, а вверх;
к вечно синеглазым облакам-кувшинкам,
несущим дожди для пустынь.
Где-то там
нами посаженное одинокое дерево
благодарно кланяется
всем четырем ветрам.
Слышишь?
Ты всегда меня слышишь…
* * *
Грачи на белой родине ветров.
На зябких, хлопотливых крыльях утром
Белёсый пар заоблачных шатров
Забрел хмельной, задул за дальний хутор.
Все жарче прислоняясь за стволы
Сырых чешуйчато-нахмуренных деревьев.
И в душных клунях замычат волы
Унюхав дух родной в сквозных отрепьях.
* * *
Проносятся облака.
Ты не только седеешь,
но и тает твоя седина…
Проносятся облака,
в их зеркалах минутные картины дней;
наши пиры там продолжаются.
А ты даже не пытаешься зацепиться за них
упавшими руками мыслей обо мне…
Проносятся облака все быстрее и быстрее,
и влево, и вправо;
я – влево, ты – вправо,
тот, кто их направляет, думает о нас
в последнюю очередь,
и поделом.
Потому, что ты думаешь только о том,
что проносятся облака…
И далее, вот так, ни с чем, они пронесутся –
тебе в угоду?!
А мне это надо?..
20.08.06
* * *
Когда на тебя сваливается испытание,
Хочется успеть свалить его,
Истолочь в муку,
Даже печь из него лепешки,
( хочешь попробуй.)
И сказать: видишь, это даже хорошо…
Хочется сказать тебе:
Ты и сам можешь так сделать!
Просто пропустив через расширенное сердце.
И не надо говорить, что я не понимаю,
Что я из другого времени.
Я вообще не из времени!
Я – из желания тебе помочь.
* * *
Маленькие паразитирующие монеты
(чтоб они провалились, куда им и место)
всем нужны, мне тем более.
Только не нужны конченым последним,
которые стали первыми,
которым мы все поклоняемся, славим,
просим о помощи, не называем всуе…
Даже монеты их боятся,
но не любят,
в отличие от нас,
и от меня тем более.
Просто я даже не боюсь…
??.08.06
* * *
Нет, не все, к счастью,
но так любят знать правду!
Обследуют её, общипывают,
пробуют на вкус и цвет;
короче, пытают настолько,
что от правды остаётся одна ложь,
и то не последняя…
Но ты не такой.
И я даже согласна об этом не знать!
* * *
Я, легчайший ветер,
не тонущий ни в море-океане страстей,
ни в болоте буден,
вечно хватаюсь за первую попавшуюся
последнюю соломинку.
А она так сгибается в три погибели
от собственного тяжелого вздоха,
что я всегда начинаю бояться,
как бы, бедная, не сорвалась с места,
и не убежала.
По дороге и утонуть может в болоте…
Подумаешь,
одной соломинкой меньше станет!
И что за неблагодарная потребность
вечно давать кому-то возможность
меня спасать?!
17.08.06
* * *
Каждый раз,
когда моя песня спета,
вытряхнута до последнего семени;
я беру себя в руки, и несу,
иду под дождем, под солнцем,
под хвалой и хулой;
иду, не оборачиваясь,
смиренно воздевая руки к небу
за созреванием новой песни,
независимо от того,
что мне за это будет…
* * *
Моему широкому небу
приходится шагать по колючему времени,
под ногами уже слышен
скрежет секунд…
Пока удаётся не разбудить
их зверинный лай…
Временами
чьё-то родственное широкое небо
спускается к моему и учит ходить
тише и незаметней.
Но все равно плавятся секунды –
в минуты,
минуты – в часы,
и время густеет…
Стопы моего неба научились
виртуозно скользить
по отяжелевшим зубьям времени,
и привязывать их
к ближайшим стойким целям
в целях большей безопасности…
Но мое широкое небо
призывает не терять время на это,
и обещает вскоре настолько расшириться,
что будет только летать…
А я временами думаю,
что к этому времени надо успеть,
хотя бы на короткое время,
привязать его к одной стержневой цели,
дабы чье-то отмучившееся пространство –
новорожденное широкое небо,
(безусловно родственное)
было на короткой ноге с моим.
Не все скажешь словами!..
* * *
На березах желтый иней,
Тронут золотом и ты,
Скроет ворох желтых ливней
Тополиные мосты.
Под луною желтоликой
В кадке сердца пустота,
Отчего, хлебнувший лиха,
Едкий мед – твои уста?
Голову склоняешь, нищим,
На плечо вороньих крыл,
И, хоть плачь, забыл, не ищешь,
В желтом крае рай зарыл…
А девушка смеялась у фонтана,
С ладоней угощала голубей,
И древние напевы Айастана
За воркованьем слышалися ей.
Она под брызги подставляла руки,
Ждала кого-то, гладя стебли струй.
Фонтан блистал, сплетаясь, зрели звуки…
Вдали гудел в дудук пчелиный рой
С мольбою “не забудь” мотив “Осанны”.
Он пламенел, он – тысяча огней,
Он вечер синеглазый Айастана
В параде розопламенных камней.
И воркованье слаще у фонтана,
И небо за крылами голубей,
Молитвами хачкаров Айастана
хранима колыбель.
“хачкары” –– крестообразныыые памятники искусства.
“Осанна” – название песни, Осанна – имя девушки.
Айастан –– Армения.
* * *
Бедная, бедная Армения!
колодец, скрытый от глаз…
Сыны твои, отчаявшись,
прикрываясь сынами отчаянными,
ввергли свои души
в золотое бешенство...
Думают, не пропадать же им
вместе с Тобою…
Заменить Тебя, – никто не заменит,
да и кого они сами
в скачках неблагородных поймут?..
В вечных претензиях
что недооценивают,
так и стараются,
так и стараются выветрить из себя
твою стержневую Совесть…
Гнутся, и гнутся, и удивляются,
что не рукоплещут им
за эту подлую жертву.
Бедная Армения,
корни твои могучие
истосковались по влаге;
а дают напиться не им,
а переувлажненным, и потому
заживо перегнившим
подручным героям.
Предлагают: “Пей!” –
не хотят, но пьют,
чтоб другим не досталась
живительная влага,
и не затмила их.
Солнце мое, Армения!
Как их обыграть, как обойти
эти расставленные преграды,
чтобы корней твоих
не постигла участь Комитаса,
чтобы была примером его
жертвенная преданность Тебе,
чтобы ростки от корней Твоих
шагнули в грядущие века…
Бедная моя Армения,
столь терпеливая,
сколь этим злоупотребляют
Твои же сыны…
Я призываю
всем мужественным Исключениям
соединиться во имя Тебя,
Cолнце мое – Армения!
* * *
(…мы все очарованы А.С.Пушкином…)
/с первой строкой А.С.Пушкина/
Унылая пора! Очей очарованье!
Угасших листьев запоздалое свиданье
под ветра свист – последний буйный пляс
вприсядку, чуя, что неровен час
и под ноги – капустой с хрустом.
Вот угас
и этот день… Последний луч заката
все оглядел,
почтил, любя, прощальным взглядом;
понежился на угольях костров,
мерцает…
Мерный бой часов…
наводит сон на сожалительные речи…
Унылая пора. Осенний поздний вечер.
* * *
/с первой строкой А.С. Пушкина/
В высоком лондонском кругу
я вдохновенную строку
лелею. Тает на груди
и песней вырвется…
Лети
до Темзы берегов, строка, –
и виртуозна, и легка.
Не снится даже пауку,
какую тонкую игру
плетем мы, – кружевную сеть
Поэзии.
Имеем Честь!
посвящается геноциду армян 1915г.
* * *
В красное озеро скорби
вливались ручейки
раненых невинных сердец.
В нем воспаленное око луны
задрожало, –
и скатилась слеза-звездочка –
моя страна.
Но звала гора над озером
и засветилась
на небе память-звездочка –
моя страна.
И до обагренной земли
простирает свет свой.
Сердце, выйди из стен запятнанных!
Отзовись!
Воскреси страну мою.
Собери страну мою.
Очисти Совесть…
Доныне волна догоняет волну…
Ветер Мира в безумии,
по колено в крови…
* * *
И, если не в силах,
оставь меня!
Войди в туманные просветы
дразнящей новизны,
и вспышки свежих ран
дожгут тебя.
Впитай в себя всей полусилой
и вынеси полуобман.
Добей меня в себе,
и обнищав,
и половины счастья не бывает,
стучи в грудь и кричи:
“Нет счастья на земле!”
и чтоб дойти до крайней точки
убеждения в том,
вернись назад.
Тебя, такого даже, я принять,
кто знает,
может быть, и в силах;
и увы…
О, кто-нибудь, подайте
на всякий случай
живой воды...
19. 03. 06
* * *
посвящается искусствоведу
Станиславу Айдиняну
в Ваших глазах, голосе
бархатках воротника
потайные рвутся настежь ветра,
открывая ключами
миры неизведанных душ,
отраженные на чистосердечных полотнах,
Вам доверяющим проникновение.
к песне “Антуни” Комитаса
* * *
В квадратных стенах плачет жизни эхо.
Захламлена обитель бытия, –
разваливается…
Пусть рухнет с пыльным смехом!
Со хлопаньем крыл диких птиц слиясь…
В квадратных стенах струи жизни уже,
В полетах за голову сушит страх.
Я за тебя, за все за то, что лучше, –
на трех китах.
* * *
Спроси у первого ветра,
былинку из трещин асфальта
в дороге навстречу бежали.
В разметавшихся волосах
звезда острием кинжала
сверкала в зеркале луж
Но небо руку разжало,
и встреча со звоном упала.
Я не устану,
я собираю картинку новую
встречу-мозаику
с израненными руками.
– Мне поможешь?
/ Посвящается прекрасной
стране Болгарии /
* * *
В венах Болгарии
розовый сок.
Красные камни,
магнитный песок.
В море вода золотая,
на дне –
темная-темная вишня
в огне.
Колышется склизкий ковер, –
на песке
Ведет разговор
на морском языке.
* * *
На белой поляне нет никого.
А то, что было –
тобою не было.
Я пробовала,
я даже примеряла на тебе
лучшие лица.
При долгом взгляде
не удерживались
и улетали
на крыльях снежинок.
Таяли, не дожидаясь весны.
* * *
Выплескивали улыбки,
не видели? –
в укромном углу.
Следы отцвели и поникли, –
подковы,
не подпускают беду.
Отчаливали улыбки
к любимому.
И никто не считал.
Зашкаливало за милю
их волнами
профили скал.
* * *
Заблудился недошедший долгий рай,
Забирай меня отсюда, забирай.
В окнах пусто, ищет дверь шаги с утра,
В путь отправилась последняя гора.
Светят во поле березки – белый рис
Прочищай, – до самой сути доберись.
* * *
Мальчик и девочка –
плавающие островки
с кричащими карманами;
отталкиваемые
от не желающих
принимать участие
в их жизни гаваней.
Кто знает…
колокольный звон копеек
поможет, не поможет.
* * *
Черная оттепель,
клочья сухого снега.
Снишься теперь,
протяну руку – нету.
Утренний путь
не в параллель ночному.
Светлая грусть
черного снега – в ногу.
Слово – зола,
молча поймешь больше,
Лучше вдали,
рядом жребий брошен.
Об шаткий миг
споткнувшись, вопрошаешь…
Не верь, гони!.. миражи…
воскрешают...
Не опоздай!!!
Я … и сама поверю.
Разве обман –
подобие рая?!.
Забыть, забыть…
Что без тебя значу?..
Кабы… кабы…
Плачу, плачу.
* * *
/песня/
Под волною струны тихи,
камыши над головою
даже сны свои не слышу…
До погони пили кони лики солнца,
солнце в озеро гляделось.
Ты спроси его об этом,
ты напомни,
Проведи по камышам
смычками ливня.
Запыхались мои кони,
в гривах искорки мерцают,
будто ночь вдогонку скачет,
вдоль ветров.
Не успеет, не успеет,
в жилах сила ласки солнца
кони, кони, вы домчитесь,
силы хватит, продержитесь до зари.
* * *
/Поздняя осень/
Судорожно из-под земли
выпростались обнаженные линии
заоконного пространства.
Жизнь её читаю:
многокрылое, застынет на зиму.
– Все пройдет, – говорю вслух.
Ласковый шелест ветра
умчался в другие края.
Другая песня.
* * *
Потерянные следы
светящейся юркой рыбки
в изгибах туннеля…
Непонимание себя
в твоем лице
преображается
в тревожную ранимость лани.
* * *
Нет-нет
это белая-белая лилия,
лебединая шея, –
плещется,
тебе радуясь.
Нет-нет,
ты не тянешь веревочку,
Идет за тобою
сама
белолицая.
* * *
За себя лишь ручаюсь,
такая настигла пора.
Это только начало
капризов, – конец октября.
Это только побеги
метелей в конце коридор;
оттряхают копейки, –
оттанцуй как Дункан Айсидор.
– Можно, желтыми листьями? –
Чистым голосом заголося…
Вторит с дрожью басистое
подвыванье побитого пса.
* * *
Моей прежней слезы потеха,
Дребезжащий посыльный эха,
Ты напомнил об этом зря.
Умерла. Родилась вчера.
День пронзителен и прозрачен,
Перепрожитый мир твой мрачен,
Твой прищуренный глаз ослеп,
Не насущен твой черствый хлеб.
Погибай, раз такая участь.
Может, это тебя научит
Догорать до когтей пера…
Умирай. И родись вчера!
* * *
Слышу Тебя,
звуки колышутся колосом
волнами из-под земли.
Родина,
доверенный
мне б урожай этот выняньчить…
* * *
Что-то взбрело тебе в голову,
и ты с полыхающим огнем
убежал в лес.
Я гналась за тобою,
окликала:
“Подумай, ты можешь заблудиться…”
Но ты убегал все дальше.
Деревья скрещивали свои лохматые руки,
прикрывая лепестки твоего огня.
Я кричала: “Лес полон диких зверей.
Неужели ты их не боишься?
Или тебе не жалко потерять жизнь?”
Я вернулась обратно,
где на каждый день
хватает пресного света,
умывающего мои слезы.
А где-то в лесу
бродит твоя одинокая дичающая
полыхающая душа.
А ты подумал хоть раз:
“Кому она там нужна?!”
* * *
Губ хохочущих уздечки
под усмешкой глаз;
Круг охотливый колечка,
гладь избитых фраз.
Вспыхнуть к месту, ох, неловко,
быть вполне могло.
Матовая полировка,
мутное стекло.
Завтра не ищу, разлито
где-то на две треть.
И разбитого корыта нет,
чтоб сожалеть.
* * *
В городе закрытых дверей
Я и не пытаюсь достучаться.
Бремя непосильное за это браться,
Закрыть глаза на все замки верней.
Закатывайте сцены – не поможет,
За нас решили: день грядущий прожит.
* * *
Окаменелые цветы не плачут,
Росу свою за пазухою прячут,
Притронешься, – и лепестки шипами,
Терзают, жалят желчными губами.
Их стебли как учителей указки,
Им больше не рассказывайте сказки,
Они все помнят, и по горло сыты.
– О чем ты плачешь?
Что у них просил ты?..
* * *
Моя счастливая любовь
Ловилась в ямочках улыбок;
Смеялись золотые рыбки,
Плескался вылитый улов.
И прибывать не уставала,
Она была верна началам.
Ее дарила и брала,
За ней в забвенье забрела.
Возврата нет, потери нет,
Глубокий свет сквозь толщу лет.
В глазах великая печаль
У тех, кто тот же свет зачал.
* * *
Мяч пропал
в розовых крапинках;
долетался, слетел;
вовремя не спохватились.
Думаешь, стоит сожалеть?
Я помню игру его с радостью.
Я учусь терять.
* * *
Вечное томление
в глубине себя
огни болота
мотыльки над камышами
кувшинка моя душа,
за голову схватилась,
и не тонет.
* * *
Твоя улыбка фейерверками
Проникала до глубины.
Прятал искорки под веками
Серебристой голубизны.
Откликалась я полнолунием
В корабле у белых скал,
Упивался ль полоумием,
Наполняя мой бокал?
Я тобой мечтаю быть выпитой,
Задыхаясь в изгибах губ.
Незабвенный, залетный, замкнутый,
Вымышленный пылкий друг.
…Даль озарялась под фейервейками,
Рождаясь вновь под рождество,
Проникала в навеки венчаное
Музой сотканное волшебство.
* * *
Поднимается во мне
свет видением,
Одинокое вдвойне
воскрешением.
В круге крыльями звеня
по углям бегу,
Гребнем вспыхнувшего дня
пламя стерегу.
Зарыванием клянут
в затвердевший грунт,
Завывая метит кнут
натянуть хомут,
Стопы рваные комет
в топот допоздна,
До клокочущего нет
ропотом со дна.
Напоследок град камней
во Нездешнее.
В безмятежное вдвойне,
Неизбежное…
* * *
То ли блеклые листья, то ли снег.
– Благосклонные лица, писем нет?
Встрепенулась ветка за окном.
br>
Белокрылая птица, где мой дом?br>
– За семью замками, на дне запруд,
Все равно твои письма к тебе дойдут.
А рядом, рядом, где ива с плеч
Оттряхнула с волос желто-красную медь,
И где ты не знаешь, а я давно
На крыше свила себе гнездо,
Там родное лицо оживляет кисть,
В колыбели качая сонный лист…
Держись за крыло, тебя уведу
В твой заснеженный дом, под твою звезду.
– Белокрылая птица, до крыла
Твоего я разве доросла?!
То ли блеклые листья, то ли снег,
То ли померещилось, то ли нет…
* * *
Увы, проходит время,
тает время, увы.
Вечное лето слева,
за дальним пластом зимы.
В нее вернуться захочешь,
вино – отмучившийся виноград
попробуй лучше…А, может,
не стоит ползти назад?
В том убеждали печати снежинок, –
в них стойкости нет!
Какая разница, счастье
случайно, не ищет след…
* * *
Посвящается песне “Крунк” Комитаса
Кто-то услышал песню
в звоне журчащей воды.
Птицу, птицу… а птицу
Вольную видел ты?
Подлетела, всмотрелась,
крылья всхлипнули “ах!”,
море дрожащего воздуха,
капли росы на кустах.
Долго лучились ноги
длинные, не находя
места. Речные потоки
застыли, – миг до дождя.
Одно заветное слово
не молвишь, но знаешь ты.
“Аве Мария… Аве…”
С нашей ли стороны?
В небо взметнулась птица
Вздрогнув, затихли кусты.
Слезы тихо тонули
в пенистых крыльях воды.
* * *
/песня/
Белым-бело. Бела
даже птица у крыльца гнезда
Снегири.
На грудках горсть тепла
круглым зернышком зари.
Узоры – зыбкий зов полей,
прерываются следы,
и будят сны,
в сон тополей прольет капель
редкий лунный дождь весны.
* * *
/песня/
Подснежник,
талые снега,
Спросонья
в облаке река
Танцует теплая ладонь,
В ласковом смычке
плещутся ветра.
Как будто за руки взялись
Березки –
белый хоровод
С плеч матовых спорхнула шаль
на изумленный лед.
* * *
Вот и тебя побила жизнь.
Поднимаешь лапки
с кротостью дикого зверька,
взгляд, просящий в сторону.
Опутана сетью паутин
надежд напрасных,
В пропасть болотного песка
с головою
стоит ли?
Все же выберешься из нее
От боли деревянная.
Вот и тебя приручить
легче до никого.
Плачу по тебе и смеюсь,
Над счастьем,
что твое несчастье
позволяет течь
огню через пальцы вон…
* * *
Блеклое утро
ночь за горами
лес на ресницы.
На бледном зеркале
черным по белому
желтые литья.
Только продолжила
дымку над избами
стайкою в небо.
Тонко надушенный
розовый издали
лепет-молебен.
Красные пятна мороза всплывают,–
выдворят осень.
Дымка растаяла.
Не забываю.
br>
Больно?
Не очень.br>
* * *
/песня/
Пели сумерки,
мела метель.
В синих искорках
он к нам летел.
Плеч приподнятость
заметил, нет?
Ах, вопросы все
укроет снег.
Пели сумерки:
“вся жизнь – вода,
отогрейся, пей,
до дна, до дна.
Что-то мучает.
К чему? Поверь,
Что из дальних лет, –
В струе потерь”.
Я заметила в твоих глазах
Чей-то древний расцветает прах,
Воды бурных рек всколыхнули дно,
Миг алмазный, – лик не забыть Его.
* * *
Если хочешь вспорхнуть, улететь, –
Лети, из гнезда не выпади.
Ты почувствуй полет сердцем,
Ты ему признавайся на исповеди.
Верный ветер подхватит крыло,
Что белее под солнцем облака.
Так нежданно к тебе забрело,
И кружится вокруг да около.
Жизнь не поле, венец не вода.
Пароход белый, смех на палубе.
Пусть летят на подушке одной года,
Дай-то Бог, до седин, стало быть.
* * *
Те, кто более всех
хотели сберечь своих милых, –
их не имеют.
Так горячо
в деревянных домах колдует камин, –
стекла потеют.
Кольцо на двери
поманит побегать в стужу
мороз на щеках.
И с тем,
кого я звала не мужем своим, –
фотограф щелкай!
Под этой луной
пусть будут в памяти
две мизансцены.
Когда тоска
я ничком в упор смотрю
на провалы в стенах.
Там чьи-то тени
о чем-то спорят с утра,
сон будоража.
Прости,
не могу никого защитить,
так бдительна стража.
* * *
Вглубь себя, – твоими глазами,
робеющие зеркала;
за занавесками в дальних раскатах
колокола.
Мохнатой тишины улыбка,
с головы до ног, – взора поток;
выпрямляясь, раскрывается цветок.
Лепестки кивают молча:
br>
воды, воды… br>
дольше, дольше…
не прячься,
не уходи.
* * *
В вашем голосе запах смолы,
Полусна зарисовки заветные,
Бархат сумрака, цепкость скалы,
Переглядывания осторожные
Одиноких тающих льдин
В океан недосказанного.
Раздвигая парчу паутин, –
Небо синее в зернышках красного.
* * *
Вот и сейчас
проплывает передо мной
день-звезда.
Остроугольные хвосты ее
машут мне на прощание.
Она уходит туда,
где и другие дни-звезды;
чтобы задремать
в живой памяти моей.
Когда-нибудь,
когда звезды освободятся от времени,
я устрою парад звезд.
И буду пребывать в этом блаженстве,
себя не помня.
До моей половинки – года,
Расстояние – долины грусти,
От истока чиста вода,
Та вода ветвистая в устье.
Отражалось одно лицо
У истока… Думаешь, помню?
Только как светилось оно,
Не забыть и прибрежному камню!
И над устьем одно лицо,
Отражения все созвучны,
И вбегают они на крыльцо,
С половинкой моей неразлучны.
(песня)
Снега настигли, сковали землю,
я от них ушла.
Когда согреюсь в забытой келье.
расцветет душа.
Весенним утром под птичий щебет
в волны струн вольюсь
Не надо метки, и так заметишь,
вовсе не боюсь.
Когда-то осень по красным листьям
привела зиму,
Снега настигли, укрыли силой,
думали замру.
Весенним утром под птичий щебет
расцветет душа,
Не надо метки, и так заметишь
но уже прошла.
Если можешь, – молчи.
Твое молчание – золото.
Только не пой эти песни…
Лучше страдай,
бей об стены
лучше смолоду голову,
на умеющих петь
собакой лай.
Вороном каркай 300 лет
вслед соловьиной трели,
падай в грязь;
будут лепить беспечно бредущие
душу твою,
обтачивать песни твои.
А сейчас ... Пощади,
затыкать уши нечем;
нет возможности
долго выдержать.
Как тебе донести?
Что твой голос не выстрадан,
Твой голос неискренен.
Камень, послушай!
Я Бога молю простить тебя
за муки мои…
Уплывут облака,
укачает надгорное эхо,
Вслед за красным закатом
озябший плутает туман.
В ряби озера
курчавая линия смеха,
Без конца и начала
дым розовый…
Тень караван…
Лес задремлет, впадая
в свою колыбельную ноту.
Ветер выдул начало,
и выстроил лиственный хор.
Углубляйся, уйди,
выпадает суетное в воду,
окрыляйся мелодией
синего выдоха гор.
Пусть созреет в тебе,
за клубами бродячего дыма...
Ты – видение, плачешь у моря
в сухие пески.
Повторяешь больнее и чаще
ушедшее имя,
Просишь влагу ночей
просочиться в корней лепестки.
Только выплывет нота,
и разве тебя не прельщает?
Ветер выдул начало,
и выстроил лиственный хор.
Над древесными волнами
машет рука – в знак прощания.
В синем пламени тает,
В сиянии выдоха гор.
Повторяло эхо, рыдая за оградой:
“…полюбила – на волю отпусти”.
Гроздья черно-синего винограда
тяжелели косами на груди.
Утром мята к тонким прикасалась стопам,
Умывалась хлопьями ключевой воды.
Кудри черно-синие ручьями от истоков
вскидывались украшать сады.
Отстраненная, с безумными глазами, улыбаясь
Отпустила.
Уплыла ладья…
Всплески раздавались голосами
белого дождя.
Затронет тоньше музыки и слов,
Ласкает проплывающее мимо,
Проглядывается за тишиной,
за ширмой лучших снов
незримо.
О чем он, шепот сумрачной листвы?
Червями ползают дрова в камине.
И отражение мое, скрывая от молвы,
ласкают ныне
Смыкающиеся лепестки цветов
в хлопках ладоней.
Я улыбаюсь лунолицей той,
и свету над пустыней.
Мне бы войти в твой образ
на день,
проснувшись утром,
улыбнуться так же.
“С добрым утром” сказать
изображениям на зеркалах.
Вдохнуть, потягиваясь,
из смятой простыни
твой запах.
Так задышать,
чтобы меня увидев,
здоровались с тобой.
И, если кто-то сдуру
спросит обо мне,
ответить:
“Ах, да… Давно не видел”…
Белее мела,
обжечь сумело,
и отоснилось.
Но целовать
странное, струнное
слово подлунное,
не усомниться в нем,
не уповать.
В пляске по темени
знак его имени,
прячься душа моя,
одолевай.
Сладко томилось
в саду изобилия…
Лилией вылилось
в пламени рай.
Здравствуй, весна!
Златокудрые конницы света
доплыли на веслах бессонницы.
Стрелы вскипели,
проклюнулось в коконах, –
выдумка ветра,
хохочет за окнами.
Хлопает крыльями
гром за портьерами.
Дождь заурчал
проливными напевами.
То, что не скроешь от глаз,
Что над тобой не парило,
Что мне простили не раз,
Чем одарив, разорило,
О чем прошу не тебя,
За что молюсь, и каюсь, –
То увели, любя.
Тянусь, но не спускаюсь.
От пустоты такой
темнея, сгущаясь,
в удельном весе тяжелея,
сама в себе бродя,
устав от колебаний,
падая,
туда, где нету дна…
Припоминаю,
подхватили корни солнца.
И от ожога распластываясь,
легчая, вытесняемая
серыми густотами,
всплывала.
Там лежал мой путь
прерывистый.
Проскакивать разрывы линий
я сумею.
И боль прошла.
И солнце над головой
благоухает.
Найду, но, приблизив, теряю,
Что ранит больней всех измен.
Саднящую видимость рая
Размоет обман перемен.
В дробинках от стужи, нагая,
Стучащая в каждую дверь,
Непонятая, не такая,
Не здесь, и не жди, не теперь.
Хочешь, я собою
вас переплету
ленточкой надежды,
тая на лету.
Даже не заметишь;
за меня простишь
эту невозможную
ни за что почтишь.
Спросишь, не узнаешь,–
Захлебнувшись в ней,
и не по-нарошку,
догоришь больней.
Я за тобою в горы синие,
а ты в озера.
И зов крови затронут инеем,
и даже зерна
из рук рассыпались, безмолвствуют.
Но зреют стебли,
чьи языки у изголовья
волна колеблет.
Скольжу по ним в озера синие, –
ты в снежны горы;
я – отраженьями тенистыми, –
ты – в рябях взгорья.
Все ближе, вхожи в ирреальное,
в кругах друг друга.
Хранитель звука над спиралями, –
стрелой из лука.
Привечали по-отечески
за ресницей,
Освещая фреску свечечки
тонкой спицей.
А на свечке ты, любимый мой,
и белый парус
Заалел, качнувшись, и за мной
в сон нагрянул.
Закружился красным яблоком
вокруг моря.
Присказка на корабле, и ты,
и то, что вскоре.
Подплыла твоей русалочкой,
плеснув взмахом,
Да в твои объятия, сокол мой,
пенным прахом.
Я его придумала
от любви из выскользнувшей жизни;
от бездыханности в задерживающейся жизни;
Хотя бы ревность к нему…
одного-единственного…
мне покажется
проявлением великодушия свыше,
чем и измеряется
несовершенство придуманного.
* * *
За собою я весной тебя звала,
Торопила время, время извела.
Стала летом. Ах, его не любишь ты!
Стала летом, потеряла две зимы.
Две зимы – голубоглазые ветра,
Со вторым я познакомилась вчера.
Так обжегся, – сорвалась за ним с петель,
С знойных глаз стекала желтая капель.
Умоляла время выгнуть спину вспять,
Соскользну с нее, и вновь весной, опять.
Стану летом. Ах, его не любишь ты!
Стану летом, потеряю три зимы…
Я твою руку чую как свою,
разжала, мелочи насыпала.
О, не смотри так жалостно, молю,–
за слабостью жестокость неусыпная
маячит.
Знай, в своей душе
Я вдоль и поперек твою излазила.
И в ней как крот. И к темноте уже
привыкнув, вслепую косоглазила.
Но в этом зрении не утвердясь,
тебя то нет, но чаще всюду троишься…
Бегу куда глаза глядят, обледенясь.
Бог даст, не тронешься.
Когда тоскую по любимому,
гуляю по памяти,
облюбовывая слезы радости;
приостанавливаясь на вечность
у каждого мига встречи;
высказывая недосказанное,
слыша недослушанное;
претворяя в
больше чем жизнь
желаемое.
Обласканная, выхожу в будни,
и берегу как зеницу ока
это посаженное мною
чудо-деревце,
чьи плоды упадут в явь.
Вижу.
Что такое счастье?
Знаю, знаю…
Это когда радость
К тебе
По краю.
Это когда страшно —
Вдруг споткнется,
Добежавши, краше
Улыбнется.
Это — когда плачут,
Но от счастья,
В сердце всплеск победный
В одночасье.
Это вечность в миге
Поселилась.
Что и не привиделось…
Не снилось...
Я не многое сказала тебе,
Только то, что нравишься мне,
Только то, что в глазах по морю,
Но вот с тем, что сказал ты, – спорю!
Я не многое сказала тебе,
В огне вспыхнувших чувств оробев:
Твои волосы, обольститель,–
Золотых улыбок нити.
Их сиянье – мед для взора.
О, позволь вплестись в узоры.
Разорвать и забыть все, ибо
Ты руками развел: “Спасибо”.
Если б ты был вооружен настойчивостью,
возможно, я была бы рядом;
возможно, ты был бы без ума
от призрака счастья,
убеждающего себя в том,
что оно есть;
возможно, ему в этом помогла бы.
Спасает одно – прежде всего
ты желаешь счастья мне,
и предлагаешь мне свою настойчивость.
Но я учусь счастье привечать,
А не ловить!
Не обещай,
взор, застилая дымом обещаний.
Не извиняйся,
что не добудешь дров к костру.
Я не спрошу:
нужны ль они тебе.
Любование мое молчаливо.
Вдыхаю край заката
От сиянья твоего.
Не навсегда свет оборвут,
пророю новый.
Из недр земли в полет взорвусь
на полуслове
И с полуслова все поймут.
А как устану,–
Окрепнув, русло разветвлю
в напевном стане.
И выгнусь в каждый поворот,
вливаясь в души.
Услышь меня поверх всех нот,
меня послушай!
Мой цветок любви
я отрываю от почвы,
переставшей ее питать.
Ее корни изранены,
лепестки молитвенно
сложили головы.
Мой цветок любви
позволь пересадить
в мечты о тебе.
Распускаясь,
он наполнит мир счастием;
и в этом мире будешь
столько тебя!
Мне сегодня приснился…
Ах, нет, утаю от вас, кроме
того,
что я не просила,
но он что-то чинил в моем доме.
Ну, а после, в сенях…
Не подумайте что ненароком!
Свежесть снежного дня
засияла застенчиво в окнах.
Ты сказал “се ля ви”,
Я купалась в любви,
Окунаться радостно было.
Смеялась хрусталиками души,
Зарывшись в смех, забылась...
Я купалась в любви,
Ах, не только в твоей…
Взгляд нечаянный – выстрел в спину.
Радость выпала. Увы, не уловил…
Зарывшись в плач, забилась…
Твои волосы треплет ветер.
Милый, я ему нашептала
о счастье быть в обнимку
с твоей улыбкой
на белом свете.
Я ветру подарила трепет пальцев.
Я ветру подарила дыханье сердца.
Что от меня осталось?..
Кружусь в золоте волос…
И только ветер
на белом свете.
С вами я непослушная,
великодушный мой.
Длится дело случая,
непонятно самой.
Просто, стремится сквозь пальцы
просочиться песок.
Пустое время не жалко, ––
ночью бьет в висок.
Да, не жалко, не важно,
не владею им.
Убиваю я вашу любовь
с другим.
Умирать с ней устала,
так протяжна боль...
С тонкой ножкой бокала
предлагаешь роль,
С песней “ляжем-приляжем”...
Что с того возьмешь?
Что с того, что спляшет
деревянная дрожь?
Черный пепел искрится
недолго впотьмах.
Упорно другой мне снится
и в о тебе стихах.
Я даже в них непослушная,
великодушный мой.
Что там... Вернее случая...
Непонятно самой...
Детские
У лягушки пузатые ножки,
перепончатые лапки,
бочонком животик,
приоткроет ротик, –
как рванется рывком
заглатывать корм?
помахивая руками
четырехпалыми,
и вдруг остановится
как вкопанная,
застывшая статуя,
глаза навыкате!
Странная, о чем она думает?
Но когда выражается вслух,
квакает без умолку.
Копошатся змеи,
Двигаться не смею.
Так стекло прозрачно,–
– Страшно?
– Нет, не страшно…
Отошел я просто так,
И отвлек меня пустяк.
¾
¾
¾
¾
¾
¾
¾
¾
¾
¾
-
Я закрыла глаза.
И память затухающе забудет.
И готова сделать вид,
что не сомневаюсь в твоей любви,
зная, что ты хочешь так.
Но ты ведь об этом сейчас говоришь…
На седьмом небе не до размышлений!
Стало быть,
если окажемся вместе,–
я не поверю.
Будет увядшей
запоздавшая эта реальность.
Встретившись, пальцы
тесно сомкнутся,
выплачут узел
несовершенный...
Ты оглянулся...
Я задержалась...
В аллее розы согнуты,
с аллеи краски согнаны.
И стебли уж давно
целебно не подстегнуты.
И, если все равно,
что розы не подсолнухи, ––
сгибаясь, не цветут,
а вянут с пыльцой в порохе.
То можешь их топтать,
сравнять с землей. Не надо, нет!
В стон под твоей стопой
и то… и то услада мне.
Не искала, не ждала,
До потери в боль вошла,
До краев полна тобой,
По обратной прочь тропой,
С сердцем всмятку от огня,
В позачеркнуту меня,
Вслед саням, за поворот,
Вдоль следов наоборот.
Вот и листья долетели и слегли,
Приземлились, истлевают под ногами.
Бредит осень угловатыми губами,
Стосковавшись пеплом по любви.
Избегая, ускользает ветер прочь,
Безразличней взмах его объятья.
Осень –– скрипка, плач за трепет счастья
Прячет в набегающую ночь.
Чтоб проснуться новобрачно-снежной,
С зимним утром в поцелуе нежном.
Ожидание счастья
так долго кружилось,
что собрало много пыли
с обветшавших воздушных замков.
Отяжеленное,
присело и заплакало,
признавшись себе,
что превратилось в страдание.
Теперь лишь разбиваясь
облегчало свою участь.
Когда был рядом,
ожившим океаном
пространство втекало в тебя,
сосредотачиваясь;
и я, втягиваясь в эту воронку
остро осмысливалась твоим присутствием.
Наша разлука
чужда, странна, невоспринимаема.
Спасают лишь чарующие статуи
твоих образов,
мелькая в каждой похожей походке,
прическе, и даже одежде.
Каждое выражение твоего лица
моя нагая память гладит втайне
девственными руками.
Иногда я хочу умереть,
Умереть и расстаться с разлукой,
В безоглядную даль улететь
Из земли тонким выпорхнув звуком.
А покамест толпою рыдать,
Не смирившись с серостью буден.
И не надо меня утешать,
И ничто меня не остудит...
И не пробуй, я к цепям не привыкну.
Исподлобья взгляд горбом спину выгнул.
Перекличка –– зов в крови –– да в полымя.
Тише, тише, не шуми, мое имя...
Как услышу, отпущу, не отыщешь.
Не считай, во мне ведь лиц больше тыщи.
Тем горда, и тем сыта, что открыта.
И не сшита лыком я в клад зарытый.
Как уходит любовь?
Не знаю даже.
Смотрит из дальних углов
пристани нашей.
Силуэт все бледней,
взор по пустоши...
Не лови его след,
вбрызг запутавшись.
Не гоняйся за ним, –
не мячик брошенный,
нелюбовью больной,
огорошенный.
Если нет тебя во сне, ––
значит, нет и сна.
Достучалась в окно,
знать бессонница.
По песку влачу глаза
в утро нежное,
За стеклом жужжит оса
жадно прежнее.
Как будто страх притаился в лесу,
за соснами...
Как будто что-то можно узнать вопросами?..
Как будто ответами
можно мечту вынашивать?..
Как будто выспрашивая, легче упрашивать?
Как будто все, что случается, я устраиваю?
Как будто умею, и умело выдавливаю?
Как будто дана взаимность в любви мне.
Настаиваю...
Как будто тебе не осилить его. Утаиваю...
Заблудший день в раскатах гроз...
Огнями залиты дожди.
Мой лучший смех –– под шум колес.
Не прерывай, нет, подожди!
По шпалам –– за руки –– на взлет!
Что ж, вспомнив обо мне, всплакни.
О, право, все наоборот.
Дождями залиты огни...
Я мечтаю быть рядом с тобою,
рядом с радостью.
Сквозь зарю, сквозь листья, рябую,
в ласку сладостну.
В плен, по-летнему томиться
в ложе объятия.
Было, было, а теперь снится
дрожь восприятия.
было, было, даст Бог и будет,––
из сна выманю.
Без тебя в рассветах буден,
с одним именем.
По утрам, не так уж долго,
до пробуждения.
Нет, не больно, и не жестоко,
без принуждения...
Любовь осталась,
но с прежним обликом рассталась,
и песня спета.
О, беззаветно.
Любовь осталась.
И воплотить в другом пыталась...
Сгорел он пеплом,
ах, безответно.
Любовь осталась.
За нею чья-то жизнь кончалась
за гранью лета.
Была, и нету.
Любовь осталась.
Она в самой себе купалась
по всему свету
плоды по следу.
Уходишь,
даже во сне,
даже из сна
радость уносишь,
выгребаешь себя...
Раненым
плавучим островом
разглядываю и не узнаю
опустевшие берега.
Посвящается художникам
Мается в окне, ––
ветка дерева.
В краски кисть макни
с Юга-Севера.
Все чего-то там
ищут тычуще
Васильки в копне
огнедышущей.
Из палитры дым
в трепет рук –– на лист.
И волной кадык
в желваки ланит.
Вспомню я потом,
отхлебнув винца...
Лето за окном
задыхается.
Уходишь,
даже во сне,
даже из сна
радость уносишь,
выгребаешь себя...
Раненым
плавучим островом
разглядываю и не узнаю
опустевшие берега.
Так дождь, уснув, посапывает с крыш,
Подрагивая в лужах напоследок.
Вчера деревья гнул, шумел в камыш,
Хмельное, дикое купая лето.
Во сне, наплакавшись, смеется тихим смехом,
Почти утих, в руках укачиваясь эхом.
/песня/
Камнем твоя рука,
Плачь на моем плече.
Бешеная река,
Слезы текут ручьем.
Камнем твоя любовь,
Выкрикни все слова ––
Лечит...
Вытряхни их волну,
Выплесни за откос,
Раз ты вошел в весну,
В тайну цветенья роз,
Значит когда-нибудь
Встретишь их в летний зной.
Будет!
Только вот не со мной...
Плачь на моем плече,
Вздрагивая ко сну.
Вытечет боль ручьем,
С болью твоя любовь,
Выреви и забудь...
Будет...
Если хочешь, отвечу, где тебя жду, ––
в каждой клетке желанья...
Ах, люблю я тебя, люблю!
Пугливою ланью
лишь услышу имя твое, трепещу
лозой винограда
вслед дыханию твоему,
по дождю
лечу сквозь рыданья.
То, похоже, разлука на башенках век
разорвалась на части.
Просто можешь,
ты можешь так душу согреть,
что сгораю от счастья.
В каждой песне –– ты,
в каждой строке о тебе,
за тебя все улыбки.
Мой рыбак, –– это вечная сказка в руке
за спиной зыбкой рыбки...
* * *
Я больше не читаю твои письма,
Забросила их в памяти чулан.
Слова сбивали с ног струею мимо...
О, вчитываясь смысл не выносила, –
Хотелось... низвергалася в обман.
Вот так и стала я твоим уловом,
Твои желанья воплощая в жизнь,
Той рыбкой золотой, на все готовой.
Хотелось... и сгущала краски снова.
О, в море счастья лаской опрокинь!
Ну ладно, сожалею я едва ли.
Едва ли ты владел собою сам.
И, узнавая, встречные кивали...
Он-де у той, куда меня не звали.
О, раз за разом боль в меня вливали.
Не огорчайся, и не верь слезам...
Змеится по щекам то сказок бисер,
В них нить утеряна, и не найти.
За все недоданное мной прости.
Над морем роз
порхала мотыльками...
Уже прошла.
И каждый раз,
стегая сон шипами,
прощаюсь навсегда с мечтами.
лечусь до первой встречи
над морем роз.
Мои ожидания
холодно жмутся,
в голоде ждут
воплощения час.
В мои ожидания
(да спасутся!)
вторгаются срезами
лезвий подчас.
И каждый мой час
горит нетерпением
убегая за часом другим.
Но воплотившись,
Стерты-потеряны...
Долго ликую
мигом таким.
Наши горы другие,
теплее, темней, обрывистей.
На коричневых кручах
танцуют ручьи извивистей.
На зеленых полянах
с Землей просыпаются засветло,
Отдохнувши от странствий,
зеркально – в горние замыслы.
Наши горы другие,
хребты друг за другом зигзагами.
Поправляют тугие крылья
орлы падишахами.
Если камни спадают, –
не подставляйте головы.
Летом горы пылают
зеленокрыло оловом.
Как глаза отдыхают,
представлю горы кавказские.
Озорною девчонкой –
к звонкой вершине сказкою.
Так степенно встречают,
тая ликование страстное...
Наши горы другие.
В памяти сердца здравствуют!
На высокой горе туча на голову в сажень
Темнит в туманной тайне исход летальный.
Вдохнуть не смею, шаг вчеканен в камень,
Хоть бы ливнем прошлась
истоптала б гневный пламень.
Так насупилась, отчаянно-нервно дышит
Страдальческими зигзагами молний рыжит,
И втянуть пытается липко в свои мучения,
Испуская тяжкие тени, тени, тени.
На высокой горе запрокину голову выше,
Опускается туча петлею на шее ниже.
Моя шея тонка, но гибка, вынырнет словно
Пробка шампанского за круг условный.
Ах, туча, дымит у ног, скулит слезливо,
Притворится ковром-самолетом,
умоляя взлетать над заливом.
Разожжется и испарится, иль вытечет ливнем.
Ну, прошло, ничего.
В шкуре быть пришлось Исполинном.
/песня/
Я так люблю, Москва, твои ночные
Торжественно хрустальные мосты.
По ним лечу сквозь вихрь огней в сквозные
Щелкунчиковы светлые мечты.
Тебе лишь по плечу, моя родная,
Мосты доверия меж стран установить.
Мне шепчет в солнечных лучах купаясь
Многоязычный ветер мостовых.
В строю твоих фонтанов на Манежной
Березовая речь нежна, юна.
Надеждами, любовью ты безбрежна
С тобой звучит души моей струна.
Москва, дарю тебе души полеты.
С тобой ли, вдалеке – тобой живу.
Москва, в твоих созвучьях взлет салюта.
Тобой живу, тобою дорожу!
Звук-отзвук в восхищении печали...
Всхлип встреч, смех в забытье, и зыбь песков.
Все угасаемо уже в самом начале
Отчаянно-беспечных берегов.
Перетекаемо... Привстань, всмотрись, в изгибах
Прозрачный жар костра. И море птиц
Блаженно пролетая, тает в криках
Пред бликом в созерцании слитых лиц.
Распахнуто всевышнее доверье.
Да, не скрою. Бывало,
Я прощалась с собой.
В зеркалах, улыбаясь,
Извинялась за боль.
Запрокинувши косу,
Ручейки в два ряда,
Разрывалась осколком
Зазеркалия льда.
Я терять торопилась,
И, швыряясь собой,
Тою, что не сложилась,
Примирялась с судьбой.
Звон разобранной сказки
Догорел добела.
Только знала я разве, –
Вспрянет быль как была!
И опять перепутье,
И одна – в никуда.
Шепот ветрено шутит:
То ли нет, то ли да.
Как можешь ты меня любить?!
Не понимаю.
Я в неведении как быть,
и маюсь, маюсь.
Твое отсутствие в пробел
сложил весь месяц.
– Я занят был, и не успел.
Сказал раз десять!
Но не сужу, и не со зла
собой отмерю.
– Замотан я, дела, дела.
– Ну, верю, верю.
Лицо твое в измождении,
Помрачнели волосы.
А лучились от рождения
Золотистым колосом.
Как узнать, то в явь сказал мне:
“Подождем, и все пройдет.”
Раскрывается, что втайне,
Засыхая, упадет.
И растопчут. Измельчится,
Чем дышала прежде я.
Повторится ль? Повторится ль?
Или боле уж нельзя.?
Но ведь с той же дрожью голос,
И лицо, лицо нежней...
И твердит, что в цвете колосс
Ручеёк в тисках камней.
Заря качнулась до заката
в объятиях башен.
В слезах заснут слова
и скатятся в день вчерашний.
К чему латать мне расставание –
не хватит жизни.
Я по любви обетованью
справляю тризну.
Как умирают, видел ты,
и не поднимешь.
На кладбище ярки цветы,
любуюсь ими.
За тридевять земель
увижу облик твой
в оптическом обмане.
Как ты склоняешься к оконной раме
и ждешь конца разлуки.
Да избежит тебя покой
в бессонны дни,
напоминая о моих метаньях!
И, восполняя мое отсутствие другой,
да избежит тебя и сострадание ко мне!
Одно стремление, нетерпеливое,
захватывая,
пусть тебя загонит в путь,
проложенный, прости,
увы, не кроткою сестрой.
И даже... Как хотела б я!
Чтоб злился на себя за то,
что без меня не можешь жить
отныне.
Что толку – в груди твоей камень стучит.
В вечном голоде по тебе
Я бреду по улицам кровоточащим
на поклон судьбе.
И выпрашивая отдушину,
Истошно бьюсь на износ:
Молю быть подброшенной
в сон твой на авось...
Только спутаешь ты, верно, случаем,
И, другую узрев в родстве,
В трубы свернешь уличные мостовые
в бешенстве.
По узкому коридору труб
Мой шаг смелей, смелей.
Споткнусь, и слабо вскрикну вдруг,
Жалеть не смей, не смей!
Эдак, лет через пять
жива буду, забуду тебя.
А сейчас... А сейчас
не про нас говорят,
что любовь к нам от Бога до гроба;
не про нас,
что, дорога, родившись, струится с порога,
и до рая по краю взбежит ,
и не раз, –
не про нас.
Нелепо,
я, согласна, смешно
так надеяться слепо на небо.
Небом не был обещан мне ты...
Зачарованно, следом. За тобою ли?
Ты ли есть то?
Только вечность, войдя
в эти дни без тебя,
их разводит руками в полвека.
И на веках припухла слеза
по вчерашнему снегу;
и за давностью сказка
задумалась, перетекла.
Эдак, лет через пять.
А сейчас я с девчачьим акцентом...
Эдак, лет через пять.
А сейчас я в “сейчас полноценном”.
Эдак, лет через пять
обесценюсь достигнутой целью,
бесценное восстанавливая сейчас,
я задумаюсь,
что задумала раньше неверно,
что забуду тебя
эдак, лет через пять-пятьдесят.
На ветвях оголенных весна взошла,
колышется веер зеленый.
А по ветру
дуновения вдох-выдох твой,
в меня влюбленный.
По стволам огоньки… Увидишь ли?!
Тают, тают, присели на ветках.
Точно я, точно так! Не правда ли?
На твоих качаюсь коленках.
Я в холоде пылкий зной
Узрела. Не ставь в вину.
– Я выжат, я выжит, злой,
Ты думала не рискну?..
Мелькают шаги в просвет,
Прикрой, не открой ту дверь,
Мне краше в помине нет,
Останься, поверь в теперь.
Там найденное “прости”
Шепчу всем со всех сторон.
Не помнят за что... Хоть ты
Остынь, опрокинь мой стон.
Вдогонку за кеми, вкось,
С промозглым дождем – ручьем,
В непринятое авось
На радость и горе чье?
В этот пасмурный день
осень случайно проснулась.
Распахнула глаза,
посмотрела насквозь, в дремоту.
Что-то молча спросила,
и, мудрая, надоумила.
Полчаса ей цвести дано
этой весной на роду.
Улыбалась, наполнясь,
летящею поступью юности,
Златозвонную песню
в лепете почек узрев.
Полюбила и я весну мою
осени зрелостью,
Что дана мне судьбою
как дар полчаса нараспев.
Дорогой,
не надо меня провожать.
Я не еду домой,
мне не рано вставать,
мне не надобно знать
отчего невзначай,
выпадая из рук,
тонет крик по ночам
в всхлипе дрогнувших стуж,
в ряби взломанных луж,
в круге связок ключей,
за порог за ничей.
Мне в твою бы, когда?
В твоих венах вода,
На любой твой вопрос отвечаю:
Да… да… да…
Вбегаю в обветренную комнату.
То сон мой.
Там, закатно склонившись,
тихо шепчешь, солнце мое:
“Жизнь за тебя отдам”.
Но во сне все наоборот...
Сердце мое на вершине горы
восходно взрываясь кричит:
“Радость моя, жизнь за тебя отдам.
Хочешь?”
Не спрашивай.
И не неволь расстраивать тебя.
Пытливость глаз моих обращена к себе.
Ранимость жестов танца по судьбе
пытаюсь я скрывать.
С душой порывистой дышу прерывисто.
С улыбкой в бороду
рифмованным ключом не взбалтывай.
Позволь уйти в себя,
Лишь там я понята,
Там взгляд таю Христа...
В миру мне холодно.
Ссутулившись и плечи приподняв,
Позволь уйти в себя.
И не неволь, не спрашивай…
Мне не то говорят,
Но я делаю – то.
В мягкой шерстке котят
Дрожь бежит оттого,
Что им зримы миры
Непонятных существ
Непонятны дары
Дребь безумственных действ.
По утрам напролет
Сквозняком в голове
Непонятное жнут
Связки взводят словес.
Им нет дела до дыр,
Что восполнить должна...
В непонятный тот мир
Я с лихвой впряжена.
Что значу для тебя,
узнать пытаюсь, восполняя явь мечтой,
Выскальзывая из нее,
соизмеряясь с негаданною мною той,
которой неосторожные шептал слова,
из коих слух слагает музыку стихов.
И что есть духу, сбиваясь с ног,
вбегаю в зарифмованный порог,
вжимаясь в очерченные рамки,
в озвученном гипнозе подыскивая слог.
Вот так, не ведая, меня пытаешь ты.
Испытывает Бог.
Дорогой,
не надо меня провожать.
Я не еду домой,
мне не рано вставать.
Мне не хочется знать
отчего ввечеру
на фонарном
виснет крик на ветру
в звонкой связке ключей.
В дверь войду я в ничей.
А в твою-то когда.
В твоих венах – вода.
На любой твой вопрос отвечаю:
Да... Да... Да...
Я кинулась сон спасать,
От красок его пошатываясь.
Ты видел мои глаза?!
О чем тогда спрашиваешь?
Что в яви? Мне б в очи сон.
Я в нем не тебя выслеживаю.
Почти незнакомый – он,
Его из тебя выцеживаю.
Но руки его – зима...
Слова... Где слова, суженый мой?
Молчи. Повторю сама
Любимому, в сон осужденному.
Ты что-то почуял, знать.
И кинулся прочь, пошатываясь.
Глаза твои!.. Прячь глаза...
Заплачу. Забудь, не спрашивая.
/песня/
Все, что я значу, после жизни приснится,
Все, что я значу – гадаю по лицам,
Все, что я значу, возгордившись, утрачу:
Обозначу черту, обозначу.
Не осудивши, от печали заплачу,
В тайну проникши, переиначусь.
Дверь отворивший никогда не узнает,
что это значит.
Вовсе не нужно отгонять опасенья,
Я позволяю вступать в мое забвенье.
Это всего лишь – мои узоры,
петлею взоры.
За горизонтом сто солнц восходят,
не обжигая. Но возгораюсь любовью прежней.
Страдать мне больше он не позволит,
Тихо воркует над куполами голубь на крыше,
небесной крыше.
Звуков так много во всей Вселенной, Боже.
Но изымая тишину из слов,
Я припадаю на колени
в нише снов.
Жребий судьбы в той дремоте дополнен,
Девочка-Муза в сказках забылась сном,
Тряпичные перебирает куклы
добрый гном.
В сказке развязка так ли важна? Но стоит
Кукле любимой грустно бродить в саду,
Девочка встрепенется, меняя
сказку на ходу.
Я на коленях благодарю. О, Боже,
Музой влекомая тишина из слов
Поправляет скомканные крылья
в нише снов.
Ожиданье полно потерями,
дверь всколыхнулась – не ты.
Загружаю себя затеями,
но мне не до них. На тын
опрокинусь пустой, изношенной,
растворяя в крови разлад.
выпадая травой подкошенной
в овраг утрат.
В отголосках не чисто эхо
твоих шагов. На зов
кричащей оплеухой
кукушка с часов.
Ожиданье полно потерями,
дверь всколыхнулась – не ты.
Оттиканы настенными
в песок мечты.
В предвоенные дни
тишина оглушительна,
будто бомбы больны
ожиданьем умышленным.
Злобой ослеплены,
прокляты вознамереньем
прожигать, прорывая
взрывы с остервенением.
Видишь, руки поднявши,
приложивши к темени,
Мать-Земля защищается
от смутного времени.
В полусогнутом стане
озабоченность страха:
что же с нами станет,
как спасти от плахи.
Милый, право,
стараюсь любить тебя тихо,
без обязывающих надежд,
без вздорного всхлипа,
без натужных воздушных дворцов,
без внедренья в былое.
Ветром сдуло в печку пыльцой,
балерина в золе я...
За оловянным солдатом,
в огненном море?
Помнишь сказку такую,
там песня поется в миноре.
Как тогда, мои струны – живая вода,
всколыхни их напевно.
“Да, любимая, да...
Нет, любимая, нет...”
Я б вырвала, осушив
твой болотно-дымящий взгляд
с бессонно шевелящимися корнями,
обранившись об пустоту
бессмысленности бытия.
Но твой цепкий образ
останавливает, обнадеживая.
Я б разметала
твой обскакивающий время, пространство,
набатно озвучивающий тишину, голос,
круша его по закоулкам
немых бездорожий;
самоуничтожаясь в тупиках...
Но твой цепкий образ
останавливает, одергивая.
Как память моя, не мешкая,
одержимая цельностью образа,
заключает его в рамки
самосовершенствующейся картины.
Из нее нету выхода!
Я, растворяясь, отождествлялась
с моею любовью во сне.
Дышала с тобою одинаково размеренно.
Вспомнишь ли, о ком думал ты,
когда сказал:
“Я жду вас...” – То я сказала тебе.
А ты?.. Ты птицей летел.
На твоей шее, надеюсь пушинкою,
я тобою была.
Так показалось?!
Нежданное возрождалось
желание быть возлюбленною твоей.
Оттаявшим облаком,
с выпростанными ручьями,
жалуясь, прижималось к зиме в метель.
Стекало и расползалось,
замерзшее, угрожало шипами-сосульками
с кровель поникших надежд.
С затаившеюся горечью жажды
плача в голос
в блеклый апрель,
с криком:
“Не верь! Так показалось!..”
Мне б исчерпать
всю боль до дна,
С глаз пелену
свернуть в слезу.
Груз отшвырнуть.
Мотив, вобрав его, взлетит,
и с глаз долой.
Ведь я орел!
И, если мне чутье чуть льстит,
пусть рдеет шелк моих ланит.
Так, значит, жизнь мираж?
То сон во сне, вздремнет и тает
Пыль на душе,
пыль на глазах...
Встряхни, она давно уж не летает.
Сроки вышли давно.
Ты, наверно, с другой.
Ветром дым от костра удушливый.
Будь ты счастлив, родной,
Изгибаюсь дугой,
Рыбой вздрагиваю на суше я.
Память хочет забыть
Как хрипели снега,
Что бормочут в бреду под стопами.
Мне б дорогу добыть,
Ах, как плачет, слепа,
Там чужие шаги за штормами.
Будто тайну таю,
Что гадаешь – то есть.
Не скользи же по льду, прошу любя.
Это все не твое,
Это все надоест,
Вспомни, я тебя жду. Я жду тебя.
Сколько можно мне сниться?!
Отвечай, моим снам нет покоя.
Лиц твоих вереница
Отпечаталась в память нагую.
Тяжелы и несносны,
Отмечтав так отважно трепались.
Обожгли искроносны,
Истрепали, шаля, истрепали.
Сколько можно украдкой,
Вскинув мостик, мой сон заграбастать.
И походкою шаткой
Как в напасть вместе в утро. Напрасно
Будней зуд монотонный
Будит мыслей порядок. Бессонны,
Безрассудно бездонны,
Лица ласку вбирают от стона.
Как мое имя?
О, дорогая,
Как ваше — Ева.
И потому Любви во имя
Пою “люблю”
И крепнут руки,
Неся то знамя.
О, наше имя...
Как оно будет
потом блистать,
из уст в уста
переливаясь
раскатным эхом.
Ты настолько красив,
что твое одиночество
изолированнее любого другого.
И солнцем проникая в сердца людские;
сострадая, познавая мирскую убогость;
прощаешь и ценишь
свое одиночество глубже.
Напомнив себе:
наверное, я хуже любого другого.
Снег с лаской потянулся
к веткам озябших деревьев,
покрывая их нежными поцелуями.
Какие они стали зачарованные,
просветленные зимние деревья.
И по ночам на белых полянах
фиолетовые тени.
Поспешим и в счастье канем,
На твоей короне камнем
Прикорну в гнезде, любимый,
Над короной вспыхну нимбом.
Вплетены в букет крылатый,
Небо – зеркало палаты.
Ласточкой кружусь и млею,
Журавля в раю лелею.
Как сказал ты! О, как сказал ты!
Как по трубам на вскачь, с азартом
Ливни льдин понеслись. И эхо
С неба ли, плакало со смехом.
Как ответило! Как узнало!
Каждой клеткой опережало!
В изумленных глазах – по небу,
Со взлохмаченной просьбой: требуй!
С каждым днем
волны времени мчатся быстрее.
Тянут нити упругие,
в них я как рыба.
Каждый день, выбиваясь из сил,
вырываюсь в безвременье.
Пячусь назад,
зажатые годы стараюсь разгладить
в один блистательный день.
На крючке что ль повеситься,
чтобы остаться в запечатленном в нем счастье?!
Отсюда отсчет начинает его убывание.
Избежать бы его!
Все же,
когда-нибудь,
сорвавшись с крючком
от натянутых нитей рывком
улечу в другое, пребуду в ином безвременье,
где время плывет по кругу событий само собой,
без меня.
А я точкой отсчета от счастья – к вам,
на счастье.
/песня/
Твои глаза...
Какого цвета? Талые...
Так лед водой залит –
пруды хрустальные.
Там свет туманом сбит,
за синим облаком
Желание знобит,
с моим ли обликом.
Дай руку
и позволь войти в сугробы тайн.
Мои следы не глубоки
на льдинах ран.
Сгорю в снегу, в потемках,
за скалою грез.
Где лунный свет
стекает струйками берез.
Прости, я не совсем честна с тобою,
и верность так разбавлена с водою.
Тягучая, но собирается как ртуть.
О, осторожней, ядовита муть.
Гнездится глубоко, и выплеснуть бы рада,
но лучше оградить тебя от муки ада.
И тошнотворный мой парад измен
пощечиной от чистых чувств уводит в плен
тоски. На незаконченную сказку
мазки ложатся, словно маска.
Но канет карнавальный праздник,
и маску я сниму,
и, сказку дорисовав,
войду в ее чеканны рамки.
Достойна я такой огранки
с твоим лишь образом, мой милый.
Не ревнуй. Там не я,
только чувств угольки кольнувшие.
Я стряхнула с себя их,
в них я – минувшая.
Дана просто игра,
просто роли в игре вневременны.
Важно то, что с утра,
важно то, чтоб с утра – на стремени.
Ах, остынь, не ревнуй,
что без толку судьбу перелистывать!
Покрывало стянув,
начинаешь цепляться, насвистывать.
Из своей же пила
по глоточкам, до дна. Затравленно
я под ношей жила. Осознавши, сошла.
Поздравь меня!
И теперь я в тиши,
созерцать мне дано бурю наших сцен.
Отдохну хоть на миг,
и опять окунусь, ввинчусь во плен.
И, приняв роль с утра,
вне себя влюблена…
Там и ты, не ревнуй,
как тогда… не ревнуй…
там не я...
Последний лист.
Так дерево вздохнуло перед сном,
впасть в созерцание готово.
Морщинист, сух, невзрачен, невесом.
Чтоб с чистого листа набухнуть снова
темнеющему дереву.
Летит
под ноги к нам.
И потревожит с хрустом
его останки всяк.
И звуки с грустью
вовлечены в мотив расплывшейся мечты,
или с оглядкой промелькнувшей сказки...
Наверняка сохранены мосты.
И так просты,
и так контрастны краски,
что в колыбельном сне
мечтает дерево о будушей весне
прекрасной
* * *
Я бы летала,
да ноги тяжелы.
Так тяжелы, к земле пригвождены,
корнями вглубь. Зато стою, крепка!
Ветвистая взметнулась ввысь рука.
* * *
В мой сосуд души льется любовь с небес.
И, наполняясь, переливается,
Сосуд качается, будто шатается
От изобилия даров небесных.
В мой сосуд души льется любовь с небес.
Когда напор сильней, так наклоняется,
Что выливается чуть не до донышка
В плодоносящие ваши сердца.
В мой сосуд души льется любовь с небес.
Когда напор струи не выдержу я,
И опрокинется, опустошаясь,
Его любящие сердца поднимут.
Все будет на своих местах,
Лишь я отстану.
Все оттого, что второпях
Пылать устану,
Все оттого, что в спешке
Нету мне веселья,
Все оттого, что вспышек бег
Мерцает в тлении.
Все оттого, что от разлук
В лохмотьях сердце,
И проникает острый звук
Страданья в скерцо.
Пророет вздох хоть раз в сто лет
Оконце-прорубь.
Ко мне воркует и летит
На отдых голубь.
Из самой печальной дремоты
Ранехонько в сени вошла,
И глас твой отрадный и робкий:
“А разве ты здесь не жила?”
Улыбкой распахнуты ставни,
Луч гложет дремоту дугой.
“Ах, шутите вы. Перестаньте!”
Но, может быть; да, дорогой.
Мое завоюете сердце,
Из сна закочуете в явь.
Голубоглазое солнце
Без знаков заката. Представь!
Я по тебе скучаю так,
Но, стиснув зубы, жду;
В углу зажалася в кулак,
В ознобе слез дрожу.
Я по тебе скучаю так,
Но всхлипы в горло, вглубь.
Увидев, взлепечу пустяк,
Не вскрикну: “приголубь!..”
Лишь взор нагой липучее,
Навязчивее мух,
Ты ежишься колючее,
Оттачивая нюх.
О, не минуй, таю мольбу:
Коль чашу выпьешь сам,
Низвергнешься в “люблю, люблю”
По пленницам слезам.
Что?
Милый, слушаю...
Ну, хорошо, повтори.
О, в твоем голосе лучшая
музыка, и до зари
слушать готова я. Сызнова
ты рассказал что-то. А?
Не поняла, да, ни слова. Но
слушаю, слушаю я...
* * *
Имя твое – радуга на перекрестках,
Где б ни была, взоры взлетают к нему.
Имя твое – розовый свет лепесточком,
Руки стеблями раскину, его обойму.
Имя твое жарко порхает в ладонях,
От умиления отуманю лицо.
Имя твое – розовый свет из бутона,
Сердце лаская, заключило в кольцо.
А у весны глаза
Зеленые, вспененные...
Они не знают сна,
Как лошади взъяренные,
Чрез тысячи преград
Стремглав, не успокоятся
О, у весны глаза...
Во мне ли обоснуются?
И буду я вдыхать
Глаза зеленоталые,
Узреть, но не познать
В них бурю запоздалую.
Принять, но не понять
Подчеркнутость отличия.
Простить, но не воздать
За боль и свет величия.
– Не грусти, не надо, ладно.
Жизнь и так ведь неприглядна,
Да еще твоя улыбка вдруг погасла,
А я стала утешать и так и эдак,
Спела песню напоследок.
Так пытаюсь услужить!
Нам, ведь, вместе долго жить.
Кажется, влюбиться надо.
Я доставлю эту сладость!
– Ах, ты, Муза, милая,
Ты к кому намылилась.
У него все взятки гладки,
И душа играет в прятки.
Не на то надеялась,
Что же ты наделала...
Где ты?
Этот кроссворд
ведет по лабиринтам
бегства в покой души;
в разглаженные в часы
минуты уединения.
Это меня ведет
к песчаным мечтам твоим,
что светятся вдали,
словно русалки взор;
где морем памяти вал,
и кораблей останки.
Это меня ведет
к дрогнувшим берегам,
бережно охраняющим
ровный поток реки,
трепетно возжелавшей
больше вобрать в себя
свежей воды и сил.
Это ведет меня
к разбрасыванию себя,
если укрылся ты
кожей, что не горит,
не тонет и не цветет,
чтобы не увядать,
чтобы не увидать,
как падает золотом,
искрой в руках ночи
осветляющий след.
Это сведет меня,
может быть не с ума.
просто выбора нет…
Может, ангел Любви
в утешение цветы
мне соберет с небес.
И я пойму…
А ты ?.. Как назовешь?
О, да!
Что влюблена в Любовь.
композитору А. Моряну
В букете хрустальном
капелей клавиш
закруглилась мольба…
Ты ждешь его?
Рождается от взора,
что отдыхает на твоем лице;
от нежного касания узоров
твоих ладоней; в вихревом кольце
твоих объятий. Я лечу волною
без имени, без облика. И вдруг
осознаю, что лишь одною мною
ты опьянен. И намагничен круг,
в котором мы, страшась себе признаться,
пристегнуты нежданно Красотой.
Она и есть рождение младенца.
Ты ждешь его?
Любовь моя, он твой.
В первый раз я взлетала,
Упала в бездну, увы.
Порывы блистали в астрале,
Силы были слабы.
Первый раз вкус полета
Сердца сдавила боль,
Сплющило, растворило,
Ах, напомнить уволь.
Долго билась оскомина,
Путая мыслей ток,
Вновь взлетела, несломленна,
Резче, наискосок.
Я о любви знаю не понаслышке,
Скинет с накатанной тропки небрежно боль.
Как бы хотела видеть тебя мальчишкой,
Бегающим по росам зеленых дол.
В юности посвящала тебе романсы,
Просто не помнишь, сердце не терпит счет,
В воображении доразложи пасьянсы,
Ну, расскажи, ну, подскажи еще.
Ах, ты был болен, и не была я рядом,
Верь, умолчала, словно сама в бреду,
Горьким бальзамом припадала к ранам,
Ты на пороге, я же брела в аду.
Кажется жизнь вся прожита с тобою,
Да что там жизнь, душою мы сродни!
Не оттого ль пересеклись судьбою,
И на ладони Вечности мы одни…
Это было однажды,
Только смыло волной...
В звездный день мой вчерашний
Как нырнули с тобой.
Вьется нить паутины,
Ветер выверит след,
Ветхий сгусток былинный
Размотался в балет.
Нежных линий венчанье
Кружит стайкою птиц.
Вспыхнет пеной причала
Свет русалочьих лиц.
Взмахом с бездны печали
Выплывает Любовь.
В страхе радость начала...
Я потеряна вновь.
Это не я,
и не тебе улыбаюсь.
В маленьком зеркале,
что в твоих глазах,
я улыбаюсь
отражению мира.
Осень, выплеснулась; ветрами
Опоясала усталый разум мой,
Песня вытоптана, – по степи
Распласталась ползучей раной.
Как мне, Время, тебя вымолить
Перейти быстрее боли длань.
Ах, невзнузданные лошади
Растаскали мою молодость.
Раскачались травы шумные:
“Ах, уймись, уймись красавица,
Пожелтелою соломинкой
Тонкий стан твой закачается.
По ненайденной тропиночке
Добежишь, не остановишься,
Об отчаянну слезиночку
Поскользнешься, потеряешься.”
Разгремелись грозы гневные,
Насупили тучи тучные,
Ливни гребнями косматыми
Полились на косы черные.
Я, нетленная, руками ввысь
Потянусь струей искристою,
И стихи мои крылатовы
Донесу до сердца Христова!
Сухие дожди
Проскакали по темному тротуару.
– Нет вестей от тебя…
Надушенный ветер
Обвил меня трепетною рукою.
– Нет вестей от тебя…
Надменные травы
Распластаны под ногами моими.
– Нет вестей от тебя…
Крикливые птицы распелись. О чем?
Не все ли равно мне!
– Нет вестей от тебя…
Пронзительно пальцы раскину:
– Ответьте, что с ним?
И искрами волосы вспыхнут.
– Ответьте, кто с ним?
– Не станет от этого легче…
Ах, перестаньте выть!
Не все ли равно! Нам вместе
Не быть. Не быть. Не быть.
Смотришь ты, не мигая,
Взор роняя листвою,
Я почти никакая,
Я в туман с головою.
И весы, как качели,
Поднимают, роняя.
Кожа тает на теле,
А ты думал – линяю.
Плачу от счастья ли, от грусти — одно,
Безмятежность времени утопит на дно.
Отточит грани чувств лезвие лет,
И взлетят жемчужины, возрождаясь в свет.
Рада буду, если вам встретятся они,
И в душе любовь взрастят строк моих огни.
Господи, прости
за пути моего ветвистость
за огражденье добра
за невзнуздание зла
за непребывание в радости
за гневливость от малости
за карусель одержимости
желаний паруса
Господи прости
за несвоевременность помощи
тем кто нуждался во мне
за равнодушия щит
за обиды судьбы
что постичь не сумела
за людские страданья
что облегчить не смогла
Господи прости
коль просьба несмиренна
шаги торопливы
благодарность скудна
любовь несовершенна
раскаяние быстротечно
что как песчинка пред Ликом
Господи прости
Что такое мои стихи…
просто фразы.
Если они так уж плохи —
рви сразу.
Если они, как пыль в глаза,
мешают, —
Сожги, –
и пусть мечты мои тают.
Нет, мне не жаль пустые
краски их густые.
Если от них на душе
гадко,
Выкинь, зарой, не жалей,
ладно?
Ну их совсем,
на пыльную на полку!
В этих стихах
никакого толку.
Даже одной
фальшивой нет нотки.
Но проворней, смотри,
кругом,
сотни.
И в снах моих с тобою мы одно
и расстояние что в яви нас не делит
весь мир как лист
края где мы стоим
во сне невидимый незримо
сблизит склеит
а утром разгибаясь лист умчит
потерянные наши души в будни
где нет тебя со мной в просторах дня
лишь память тонкой нити параллели
иль рельсов безудержная аллея
в вагоне ожиданья мчит туда
и там Неотразимый сквозь года
свернув в пространство времени струю
Себя вольет в покинутые души
где может быть не только
в снах твоих с тобою мы одно
и расстояние что в яви нас не делит
Я не буду страдать, —
так зачем ты себя так тревожишь.
Я не буду страдать,
чтоб и ты мог все беды забыть.
Я попытаюсь, попробую стать
кем ты хочешь, —
Я непременно сумею
счастливою быть!
Бесценные, бесцельные годы прожиты.
– А что же осталось? —
– Может в них и вся суть...
– Какая же радость,
какая в них песня сложится?
– Ты тоже будь счастлив,
ты только меня не забудь.
Я не знаю о чем я,
Все не так, все не так.
Светлы дни свои скомкав,
Разбросала во мрак.
Белый луч, как пришелец,
Так внезапен! Тягуч...
Это стебель мой, стебель!
Не посмей его сдуть!
Как возник? Как отраден!
Беззаветно лучист!
Открывается дверью
В белый дом белый лист.
Молчание
Полоснуло по сердцу ножом.
Отчаянно
Разбросала вопросы огнем.
Растерянно
Подбираю упавший букет.
Ответа нет.
Ответа нет
Ответа нет.
Ты полон сомнений?—
Уходи.
Нет смелых решений? ––
Отступай.
Открыты все двери…
У ворот
Отвергнутый пламень
Стиснет лед.
Безысходность
Топчется у ворот.
Оттолкну рукою –
Пусть уйдет.
Оболью слезами –
Утоплю,
Пусть не тянет в пропасть
Жизнь мою.
Мне бы только малость
Осмелеть,
Безысходность вычесть –
Одолеть.
И, проснувшись утром,
Не найти.
Безысходность. Где ты?
– Позади.
Я глаза закрою,
В невозвратное время
Устремится душа.
Так бывает порою,
Только дни чередою
Идут не спеша.
Просто в это мгновенье
Я не здесь, и не с вами,
Лишь один только след…
Ветерка дуновенье
Унесло впечатленье,
Лепестков больше нет.
Серебряные глаза...
Как синеоко-бездонны,
В них болотная магия,
В них темный лес заснул.
Заигрывают весною,
Рябью осенне-сонной.
От лучей вздрагиваю,
В пене волн ко дну.
Серебянные глаза…
От нежности неизбываемой
Сонный туман впущу,
Капля росы с лица.
Крылатая лоза
Взоров незабываемых
В зорях лесной глуши
Песенный сон птенца.
Исхлестала меня словами,
Истерзала ухмылкой глаз,
С перепачканными руками
За душой моей погналась.
Ты судьба ли моя иль ведьма,—
Камнем встала, не обойти.
С отуманенными глазами:
“Отпусти меня, отпусти!”
Отпусти, все равно не скроюсь,
В твои сети вновь попаду.
Только птицей белой раскроюсь,
Над любимым солнцем взойду!
Как потом упаду – забуду!
Лишь бы счастьем на миг сиять.
Незапятнанно, безрассудно
Воскрешать его, воскрешать!
Не обещай любовь,
Что может быть опасней?
Магия жарких слов
Душу врасплох ошпарит.
Страсти моей цветы
Лишь посвящение в братство,
Ночи мои пестры,
Круглы до шарлатанства.
Это– как свет в глаза.
Это–прозреть в бреду.
Это– когда последний
Инок в твоем роду.
В это поверить страшно.
Хочется, нету сил!
Скрыто под маской жажды,
Как ты об том просил!
С ветрами вдогонку за всходами,
Распутьям наперерез,
С восторгом, что строк моих вздохами
Вдобавок и манна с небес.
Но с желтых окон шторм беснующий
Из львиных зрачков желтый вихрь,
Свернуть бы игру рук тасующих,
Что б желтый озноб поутих.
От желтых страстей раны воплями,
У желтой сети нету дыр,
Впечатаны запечатленные
Иллюзии, сбившие мир.
В страданиях тропы есть светлые,
В безумии — тайна Любви,
Рождается колыбельная:
“Служи. Не суди. Не убий”.
С ветрами вдогонку за вздохами,
Размолвкам наперерез,
С восторгом, что строк моих всходами
Вдобавок и манна с небес.
На лесенке лет в лёт отстрелянных,
По камешкам, кинутым вслед,
По запаху ран, всласть исклеванных,
Вы Ангела видите след.
Через меня проходил день,
расстроенный, сгорбленный,
подбирая лоскутки
подгоревших ожиданий,
самоотверженно растворяясь в былом,
с ревнивой любовью
оглядываясь и славя
день завтрашний.
Что такое счастье?
Знаю, знаю…
Это когда радость
К тебе
По краю.
Это когда страшно —
Вдруг споткнется,
Добежавши, краше
Улыбнется.
Это — когда плачут,
Но от счастья,
В сердце всплеск победный
В одночасье.
Это вечность в миге
Поселилась.
Что и не привиделось…
Не снилось...
Поздняя осень
С заоблачно бледным лицом
В мои окна глядится
Ее силуэт мне приснится
Призрачным днем.
Выпадет дождь или снег
И по холоду в слякоть
Под руку будет шагать
Силуэтом – усталость.
Чувств потускневших огонь
Выбросит вон.
Что ж, мне их жаль не очень,
бездонная осень.
Только
Душу не тронь!
Не покидай меня, Муза,
Подруга моей судьбы,
А то раздавят прозы
Столбы, столбы.
А то завалится скука,
Мой захиреет дом,
Душу изъездит мука
Лягу пластом.
Мне не осмыслить чувства,
Муза, без тебя,
Я теперь навеки
Твоя раба.
Где же твое дыханье,
Где твой чеканный шаг,
Я полна ожиданья,
Это так, так!
Возьми, направь мою руку
Своим лучом,
Пусть бьются стихи по строчкам
Ключом, ключом.